Снег. Пахнущий весной, рыхлый и мокроватый, облепивший ветки деревьев и прилёгший куполками на траве, напомнил мне наше с мужем первое семейное путешествие в Пятигорск. Почему мы выбрали тогда зимний отдых, даже и не скажу. Может, устали от холодной уральской зимы и решили ускорить весеннюю поступь, а может, захотели приобщиться к курортной жизни и знаменитым пятигорским нарзанам, — не знаю, но точно помню, что путёвки мы приобрели в турбюро, располагавшемся в доме офицеров Уральского военного округа, и турбаза, на которую мы направлялись, была от военного же ведомства. Прилетев в Минводы, мы попали в такую же тёплую зиму, какая стоит сейчас в Мюнхене. Влажность воздуха была настолько  большой, что провода, кусты и деревья сверкали прозрачной ледяной «изоляцией». Примерно так:

Забавности начались с первого дня. Мы, конечно, знали, что наши путёвки не дают нам права на отдельную комнату, но легкомысленно надеялись, что на месте сможем это уладить путём доплаты. Не удалось, и пришлось, как и было предусмотрено, поселиться в трехместных комнатах, я – с двумя соседками, супруг – с их мужьями. Одна моя соседка была казашкой лет сорока, запомнившаяся, пожалуй, лишь тем, что время от времени дверь в нашу комнату оказывалась закрытой изнутри и зайти в помещение мне удавалось лишь спустя некоторое время, после того, как его покидал казашкин супруг. Вторая моя соседка, мнившаяся мне уже очень пожилой, и бывшая, вероятно, свежеиспеченной пенсионеркой, приехала  из Алапаевска. Она была замечательна своим мужем – рабочим металлургического завода и законченным алкоголиком. Бутылка портвейна в день составляла его минимум, что не мешало ему почти ежедневно резаться с мужем в настольный теннис в то время, как начатая бутылка дожидалась за кулисами (теннисный стол располагался почему-то на сцене клуба).

Несколько дней мы в самом деле, как курортники, ходили на источники и чинно дегустировали минеральные воды. Потом, вдохновлённые несущейся из репродуктора ежеутренней песней про турбазу и «тебя, гора Машук», проехались по окрестным горам и лермонтовским местам, которые я помнила еще с двенадцатилетнего возраста со времени нашей с папой поездки в Ессентуки. Провал, домик Лермонтова и лермонтовская скала – легендарное (от слова «легенда») место дуэли Печорина с Грушницким, — вот «обязательная программа» каждого туриста, приехавшего на северокавказский курорт.

Но розовеющие на горизонте горбики Эльбруса притягивали своей романтической недосягаемостью, и мы, всё-таки туристы, а не курортники,  решились на программу произвольную – предлагаемую от турбазы пятидневную поездку в Домбай.  Закон жанра потребовал от всех участников облачения в украшенные военно-патриотической символикой чёрные куртки-штормовки и такого же цвета штаны, поскольку официальной целью путешествия было посещение мест боевой славы Северного Кавказа и возложение цветов к обелискам в память о погибших в годы Великой Отечественной войны. Эх, сейчас бы проехаться по этим местам!!! А тогда казалось, что ничего интереснее гор нет, поэтому ни одного памятника я толком не запомнила. А ведь где-то на Северо-Кавказском и Закавказском фронтах командиром взвода автоматчиков летом 1942 года воевал отец моего мужа.

Одна из остановок, не связанная с военной тематикой, была в тебердинском заповеднике. Понравились большие территории, отведенные диким кабанам, и громадные медведи, которые, правда, удостоились не слишком просторных вольер.

Наконец, заветные вершины приблизились, и мы высадились у подножия Домбайских гор. Поселили нас в вагончиках-теплушках, внутри которых были устроены двухэтажные нары. Тут начало происходить что-то непонятное: вместо обещанных канатных дорог к вершинам мы оставались внизу и вынуждены были наблюдать ежедневные карточные «турниры» и возлияния большей части нашей туристической группы. Небольшим развлечением стали для нас поиски врача для меня, заходившейся в надрывном кашле, – сказалось моя экипировка в виде демисезонного пальто, легкомысленного надетого в путешествие в расчете на весну. Для этого нам пришлось сходить пешком в посёлок поблизости от Теберды. Врач послушал меня и в качестве лекарства прописал винные процедуры внутрь. Уж не знаю, горный ли воздух, купленное ли по совету тебердинского доктора сухое вино или впечатления от окружающих горных красот, но что-то помогло, и мне действительно полегчало.  Тем временем закипавшее в нас и еще нескольких нефанатов азартных игр недовольство через пару дней вылилось в протест, высказанный руководителю группы, – и нас, наконец, усадили на подъемник. Не стоит и говорить, что мы очень завидовали разноцветным лыжникам, бойко съезжавшим с крутых спусков, и немного стыдились своих чёрных униформ, но нам тогда и в голову не приходило попробовать прокатиться на горных лыжах самим – казалось, что это спорт для избранных, чему к тому же нужно очень долго учиться. Мы побывали на Чегете, откуда до Эльбруса рукой подать.  Но всё-таки горы и горные лыжи остались тогда для нас недостижимой мечтой и красивой романтикой из песен Визбора.  

Первый шаг к превращению мечты в реальность мы сделали лет 6 или 7 спустя на Флюсе в окрестностях Екатеринбурга, когда потребовалось развлечь командированного из Москвы любителя-горнолыжника — нашего партнера по совместному хоздоговору. Подъемник был упрощенной конструкции – металлический трос, за который требовалось ухватиться и суметь удержаться на ногах при сильном рывке в начале движения. Вот эта борьба с тросом и падения носом в снег от его коварных дерганий, да еще порванные варежки и запомнились мне больше всего.

Более удачные попытки продолжились уже в немецких Альпах. Постепенно мы вошли во вкус, и вот такой же теплой зимой, как тогда в Домбае, стремимся влиться в компанию лыжников, которой так завидовали много лет назад.  Сижу — выбираю гостиницу.

А это из прошлогоднего: