40 дней по Евтушенко
Сколько десятков тысяч его автографов хранится по всему миру? Но каждому его обладателю дорог свой. И я храню.
Книжка уже прилично потрёпана, ведь в ней много любимых стихов. Бывает, зацепит стихотворение какой-то строчкой, и всё, оно уже твоё любимое. Ну, что казалось бы в этих строчках о велосипеде: «Я свожу его вниз. По ступеням он скачет упруго. Стукнуть шину ладонью — и сразу подскочит ладонь!» Но тут столько меткости, столько попадания в яблочко. Он и при разговоре умел как-то очень впопад спросить о том, что и в самом деле тебя волновало. По глазам читал, что ли? Тогда, в 94-ом, у меня ещё не было разрешения на работу, а он и спросил, работаю ли я. «Работать обязательно нужно, надо стараться найти выход», — сказал он, озадачив меня на ближайшие месяцы. Ну как можно было пренебречь этим советом?
Вот уж действительно не зря я взяла эту книгу в дальнюю дорогу.
А что написано здесь им?
Дорогая Варенька, спасибо вам за то, что взяли в столь дальнюю дорогу эту книгу"-кажется написано это) )
Дорогой Вареньке — спасибо вам за то, что взяли в столь дальнюю дорогу эту книгу. Евг. Евт.
теперь и я прочитала..), не все слова прописаны полностью.
ему, конечно, лестно было, что его книги чтут...
Наверное, лестно, — книжка уже тогда была довольно зачитанная, и он меня даже поцеловал.
Варь, расшифруй.
Расшифровали всё-таки.
Почерк здесь уже, видимо, не очень неразборчивый, так как книг к тому моменту уже было подписано много. Но это всё были экземпляры одной и той же книги (проза, название потом найду, сейчас не вспомню), презентация которой в тот день была. А у меня была с собой прихваченная из России, и это его очень растрогало.
Дорогого стоит!
Да, для меня — очень. К тожу же это единственный автограф, который я в своей жизни взяла.
Да, Варя, ты как раз говорила у меня на страничке про это случай. Что можно сказать на это? Тебе здорово повезло, тебе с добрыми словами обратился сам поэт.
И светлая ему память.
Приходите ко мне на могилу,
приходите стрезва и в запой.
Я и туфельку и бахилу
над собою услышу собой.
Приносите еловых, рябинных
и каких захотите — ветвей,
приводите с собою любимых,
приводите с собою детей.
На траву и скамейку садитесь,
открывайте вино, если есть,
совершенно меня не стыдитесь,
окажите покойнику честь.
Говорите о спрятанной боли,
той, что исподволь мучает вас,
говорите — хотя б о футболе, -
я боюсь оторваться от масс.
Ни гранита и на лабрадора,
ни возвышенных слез, ни речей,
а побольше бы милого вздора
над веселой могилой моей.
Нецитированья удостойте!
Позабудьте как автора книг.
Как враля помяните! Устройте
каннибальски детсадовский крик.
Обо мне привирайте и врите,
но чтоб все-таки это вранье
про Малаховку или Гаити
походило чуть-чуть на мое.
Ведь в бахвальской судьбе своенравной,
между стольких зубов и зубил
кое-что было истинной правдой:
это то, что я все-таки был.
Небылицы окажутся былью
и легендами быль обовьют,
но и сплетни меня не убили,
и легенды меня не убьют.
Я останусь не только стихами.
Золотая загадка моя
в том, что землю любил потрохами,
и земля полюбила меня.
И земля меня так захотела,
чтобы люди понять не могли,
где мое отгулявшее тело,
где гулящее тело земли.
И мне сладко до знобности острой
понимать, что в конце-то концов,
проступлю я в ненастную оскользь
между пальцев босых огольцов.
Мне совсем умереть не под силу.
Некрологи и траур — брехня.
Приходите ко мне на могилу,
на могилу, где нету меня.
Евгений Евтушенко, 1970
Надо же, я не знал, что он умер! В молодые годы зачитывался его стихами! Да и сейчас люблю перечитать. Светлая ему память!
Мне нравятся его ранние стихи.
«Пою и пью,
не думая о смерти,
раскинув руки,
падаю в траву,
и если я умру
на белом свете,
то я умру от счастья,
что живу.»
14 ноября 1956 года